Растения философов: Интеллектуальный гербарий (Травинки Лейбница (глава 7), Тюльпан Канта (глава 8))

Аннотация

Журнал продолжает публикацию переводов отдельных глав книги известного феноменолога Майкла Мардера «Растения философов (Интеллектуальный гербарий)». Из двенадцати историй выбраны седьмая «Травинки Лейбница» и восьмая «Тюльпан Канта».

Седьмая глава посвящена Гoтфриду Лейбницу. В письме английскому философу Сэмюэлю Кларку Лейбниц в связи со своим знаменитым принципом тождества неразличимых, или попросту «законом Лейбница», вспоминает эпизод в парке. Тщетные поиски двух совершенно одинаковых листьев или травинок выдвигают на первый план метафизический принцип, распространяющийся на мельчайшие элементы природы. Если нет двух абсолютно одинаковых, значит, все они несут на себе печать уникальности и индивидуальности, в конечном счёте восходя к мудрости Творца. Этические последствия этой онтологической аксиомы очевидны: уничтожить лист, не говоря уже о целом растении, — значит избавиться от чего-то, что никогда более не появится в точно такой же форме. Если существует множество видов растений и если каждый вид включает в себя несметное количество подвидов, так это потому, что все они должны существовать для актуализации бесконечных возможностей Божественного самовыражения. Утрата биологического разнообразия умаляет богатство проявлений, которые Бог находит в мире. Из реального парка философ ведёт нас в аллегорический сад, изображающий его понимание материи. В параграфе 67 «Монадологии» он призывает нас представить «всякую часть материи… наподобие сада, полного растений, и пруда, полного рыб. Но каждая ветвь растения, каждый член животного, каждая капля его соков есть опять такой же сад или такой же пруд». Каждая часть материи, соответственно, является садом внутри сада внутри сада — и так до бесконечности. Таким образом, можно сказать, что растение по мере актуализации его возможностей выражает (а) мир, (б) растительный взгляд Бога на (а) и (в) сущность. В качестве невербального знака оно перенасыщено смыслом, ему доверено нести на себе вес теологических и метафизических сущностей, частично раскрываемых через него. Можно лишь приветствовать смелое предположение философа о том, что растение — не пассивный объект, доступный для манипуляций человека и животных, а субъект, наделённый способностью к действию. Однако слабое место данного высказывания кроется в двойном сравнении животных с людьми и растений с животными. Стандарт, которому должны соответствовать все остальные живые существа, безнадёжно антропоцентричен, поскольку подразумевает, что животные — это менее совершенные люди, а растения — менее совершенные животные. Так в философскую систему, смело выдвинувшую растительную идею бесконечной материи и выразительной единственности каждого листа и каждой травинки, вкрадывается древнее метафизическое предубеждение.

В восьмой главе речь идёт об Иммануиле Канте. В своей склонности к абстракции Кант сводит цветы к образцам чистого цвета, и тюльпаны кажутся ему самыми чистыми из всех. Его простая форма не отвлекает нас от красоты его чистого цвета, и в этом он идеально соответствует аскетизму философии Канта и строгому великолепию его эстетической мысли. Кант рассматривает тюльпаны как примеры завершённости, «не относящейся ни к какой цели», где под «целью» он подразумевает те практические задачи, которые связаны с экономической деятельностью в широком смысле слова.

Смысл и сущность тюльпана варьируется в зависимости от области, в которой мы с ним сталкиваемся: как с естественным объектом изучения и научного исследования, как с полезным предметом, вызывающим наш практический интерес, или как с манящим воплощением прекрасного. В своих личных записях 1760-х гг. Кант отстаивает тезис о том, что растение возможно только в соответствии с идеей, определяя последнюю как априорное познание понимания, благодаря которому объект становится возможным.

Если материальные аспекты человеческого существования, по Канту, не заслуживают уважения, то тем более не заслуживают его не принадлежащие к человеческому роду животные и растения, которые не имеют доли в рациональности трансцендентальных субъектов. Есть только одна возможность поместить растения и животных под зонтик кантовского уважения, и она связана с человеческим самоуважением. Кант не отказывается от мысли, что цветы являются жизненно важными звеньями в цепи размножения растений, благодаря которым сохраняется род.

В цветах и в эстетике в целом Кант видит утопическую префигурацию человеческой свободы. Когда он называет цветы «свободной красотой», он имеет в виду их освобождение как от природной необходимости, так и от концептуального понимания.